Звезды есть в каждой профессии. В этом году в России впервые начали праздновать День проводника. И мы нашли уникального человека. Это Василий Чудовский, чья судьба с четырнадцати лет связана с железной дорогой. Школьником он помогал брату, потом стал проводником, а в 24 года — начальником поезда. Сейчас ему 65 лет, и он до сих пор в деле. Заслуженный железнодорожник, начальник поезда и человек, ездить с которым — счастье даже для избалованных звезд.

— Василий Владимирович, вы когда-нибудь считали, сколько километров проехали?

— Больше десяти миллионов километров. Можно сказать, 250 раз обогнули Землю по экватору. Ездили в Мурманск, Санкт-Петербург, Новгород, Псков и 33 года — в Хельсинки. Но это неточные подсчеты. Первые поездки я вообще не считал. Километры стал считать Александр Финяк, мой товарищ, с которым мы ездили с февраля 1982-го.

— Прекрасно, когда человек находит дело своей жизни. Как это произошло у вас?

— Довольно просто. Папа был ветераном войны, учителем русского языка, литературы и истории, директором школы, но нам с братьями рассказывал, что всегда хотел быть железнодорожником. Он заразил меня и брата этой любовью. И в 1971 году брат, который студентом пединститута подрабатывал проводником на железной дороге, взял с собой и меня, 14-летнего мальчишку. Начало июля. Белые ночи. Солнце не заходит за горизонт. Я потерялся во времени. Огромные озера Карелии, леса, сопки, Мурманск, Баренцево море, ледокол «Ленин» — все это мне брат показал. Приехали на cевер. А там плюс 30 градусов, жарища. Я был поражен. Когда сам стал студентом пединститута, с большим удовольствием летом работал проводником. Целый год ждал, чтобы отправиться в поездку опять. А потом мы стали работать круглогодично. Делать рейс в месяц.

— Поделитесь секретами профессии проводника...

— Он должен быть профессионалом, идеально знать вагон, потому что железная дорога — зона повышенной опасности. Но он должен помнить, что это работа не только с металлом, а в первую очередь — с людьми. И я всем молодым проводникам говорю: «Важнее всего первые 20 секунд, когда пассажир увидит ваше настроение, глаза, оценит аккуратный вид, почувствует доброжелательность».

— А что самое интересное в вашей работе?

— Встреча с новыми людьми, которые едут в твоем вагоне. Когда я начинал работать, мне очень нравились плацкартные вагоны. Там 54 человека, с которыми ты «живешь» 36 часов. Они тебя начинают кормить, угощают домашней выпечкой, жареной курочкой. Я отказывался, но они так, от всей души предлагали...

— Вы были совсем молодым, когда получили должность начальника поезда...

— Двадцать четыре года. После срочной службы в Афганистане я вернулся в наше депо, и мне сказали: «Ты нам нужен не как проводник, а как начальник поезда». Их не смутило, что я фактически пацан. Они меня знали. Я работал сначала на всех поездах: и на дополнительных, и на фирменных, в том числе на элитном — на «Арктике», Москва — Мурманск.

Потом меня вызвали в отдел кадров и сказали: «Василий, есть предложение тебя утвердить на международную линию с перспективой работы там начальником поезда». Нужно было знать языки и пройти комиссию в райкоме партии, в Сокольниках. И я встречался там с ветеранами-большевиками, которым тогда было лет по восемьдесят, не меньше.

На внутренних линиях у меня были потрясающие учителя. Все ветераны Великой Отечественной войны. Например, Сергей Васильевич Тишинский, Михаил Иванович Иванов. А в поезде Москва — Хельсинки — Глеб Алексеевич Ильин и Владимир Григорьевич Романов. Они знали свое дело и учили, как работать с пассажирами. У Романова учителями были проводники царских времен! Они говорили ему: «Гордись своей профессией, вагоновожатый, и люби ее». (Тогда не было слова проводник. — Прим. ред.). А он говорил это мне. И я это впитал.

— Вы всю жизнь в дороге, наверняка случались какие-то удивительные истории. Мне кажется, у вас обязательно должна быть история на тему, как кто-то в вашем поезде рожал...

— Это точно. Я только начал работать начальником поезда Москва — Мурманск, а тут непредвиденная ситуация: проехали Тверь и меня ночью вызывают — у беременной женщины, которая ехала с маленьким ребенком, отошли воды, она начала рожать. Я в шоке. Сам пацан. К счастью, в нашем поезде ехал проводник, который раньше работал стоматологом, а потом сменил род деятельности. Ему было лет сорок. Он держался уверенно. Сказал: «Мне нужны ножницы, суровая нитка, чтобы перевязать пуповину, и спирт». У нас нашелся йод, а там же 70 или 80 процентов спирта. Йодом все обработали, и проводник принял роды. Родился мальчик. Когда я понял, что все в порядке, это были непередаваемые ощущения. Это же настоящее чудо!

И вот еще удивительная история. И смешная, и печальная. Выехали из Выборга, едем в сторону Санкт-Петербурга. Вдруг машинист делает экстренную остановку, говорит: «Кажется, человек попал под поезд. Ищите». Зима, сугробы везде. Я и поездной электромонтер ищем. Видим, в сугробе метров за десять от нас лежит мужик, копошится. Ни царапины у него. Помогаем зайти в вагон, наливаем чай крепкий, сладкий. Он берет этот стакан и выпивает кипяток залпом, как воду. Я говорю: «Что случилось?» — «С женой поругался, пошел прогуляться по путям и не понял, как...» Когда набрали жене, она подумала, что это программа «Розыгрыш». А потом уже разрыдалась... Ее муж, конечно, счастливчик. Остался цел и невредим.

Экстремальные ситуации в пути, конечно, бывают. Но гораздо больше хорошего. И самое прекрасное — это встречи в пути с интересными людьми.

— Я знаю некоторых известных людей, которые, если ездили в Финляндию, то старались, чтобы это была ваша смена, ваша бригада.

— Да, у нас ездило много известных людей: ученые, политики, писатели, поэты, актеры, режиссеры. Со многими я не просто познакомился, а подружился в поезде. Я очень горжусь тем, что дружил со Станиславом Иосифовичем Ростоцким. Был такой режиссер, который снял великие фильмы — «...А зори здесь тихие», «Доживем до понедельника». Ветеран, человек мужественный и очень скромный. У него не было ноги. Он не афишировал, не хотел, чтобы жалели. А мне рассказал. Мы с ним сидели и разговаривали не только о кинематографе, а и о жизни — как проходили съемки, экспедиции. Мужской разговор...

Вообще, поезд — такая зона, где люди начинают открываться, становятся с тобой откровенными. Тот же Олег Павлович Табаков рассказал мне, чужому человеку, о своей влюбленности в Марину Зудину, когда этого еще никто не знал. «Влюбился как пацан, как дурак влюбился...» — с волнением говорил Олег Павлович. В Финляндию он ездил часто. Шли 90-е годы, театр здесь никому не был нужен. И Табаков преподавал в театральной академии в Хельсинки, у него там был свой курс, он давал мастер-классы.

Олег Павлович для меня был примером доброты, взаимопомощи, выручки. И при встрече с ним в поезде, и когда я приходил к нему в театр, он всегда очень тепло общался. Очень душевный был человек. И он помнил, что я ему тоже помогал в поездках наших спокойно доехать до Хельсинки. Время было сложное, много встречалось перевозчиков, которые гоняли в Финляндию за машинами. Они беспардонно липли к нему: «Лелик, давай выпьем! Ты чего?!» Он просил: «Вася, спрячь меня от этих людей».

У меня есть телефоны многих звезд, но не всем я решился бы запросто позвонить. А Олегу Павловичу можно было звонить всегда. Он отвечал, где бы он ни был. Как-то я ему позвонил, и он ответил: «Васятка, я в Лондоне, на Олимпиаде!» Я тоже отвечал на его звонки всегда. Как-то он позвонил ночью, и я услышал в трубке: «Милай Вася, я снялася», — и хохочет. Человек был с большим юмором. И очень внимательный. Когда мне присвоили звание Почетный железнодорожник, Олег Павлович меня одним из первых поздравил. Он понимал, как я свое дело люблю, как для меня это важно.

Он был такой же. Свое дело обожал. А с какой любовью он обустраивал свой театр-студию! И я ему помогал при возможности. Ему надо было в «Табакерку» привезти специальные маты, которые кладут при входе, чтобы те останавливали песок, гальку, грязь при входе в театр. Олег Павлович сам приехал на Ленинградский вокзал ранним утром — не отправил ни завхоза, ни учеников. Встретил меня, обнял, поблагодарил...

Когда был юбилей у Олега Павловича, 80 лет, мне позвонила Машенька, его секретарь, и напомнила: «Василий Владимирович, он вас ждет, обязательно приезжайте». А я в этот день как раз менялся. Пришлось приехать в Камергерский как был, в железнодорожной форме...

Галина Борисовна Волчек часто с нами ездила. Помню, как пришла, принесла упаковку киви, говорит: «Ты пробовал такое?» — «Откуда?» Она была женщина во всем, делилась житейскими делами. Обо всех думала и заботилась. Говорила: «Ой, столько подарков надо накупить. Неелихе надо, дочке ее надо, всем в театре надо». Она всегда приглашала меня в «Современник»... Галина Борисовна меня представляла: «Познакомься, это Васька, мой друг. Он меня поддерживал, помогал, когда я в поездках была. Мы больше тридцати лет с ним дружим. Он меня спас от голодной смерти».

— Это как?

— В перестройку и в 90-е годы в России были пустые прилавки. А в Финляндии хорошие продукты были. И вот курицу или кусок мяса всегда можно было положить в холодильник и потом передать в качестве презента Галине Борисовне — да для нее важнее было именно внимание. Она была рада, что ей привезли посылочку. Галины Борисовны уже нет, а в театре до сих пор главным администратором работает мой однокурсник — Александр Анатольевич Сидельников. Мир тесен. Я и сейчас при возможности могу прийти туда на любой спектакль.

— Я смотрю, вы театрал.

— Можно и так сказать. Во многом благодаря моим пассажирам, людям творческим. Помню, ехали, совсем молодыми были — Владимир Машков, Смоляков Андрей, Сашка Боровский, художник. Общение сразу легко пошло и непринужденно. Машков вспоминал про свою жизнь в Новокузнецке, где он жил с родителями и учился в школе. В Новосибирске, где он учился в театральном училище. Он добился всего благодаря своему таланту. Когда я на юбилее Табакова с ним встретился, спросил: «Володя, как ты пережил роль Распутина?» Ответил: «Вот так и пережил...» Он, конечно, сыграл мощно. Никто так не смог бы. У него все роли в фильмах интересные. «Папа» смотрели? Он снял этот фильм по пьесе «Матросская Тишина». А теперь «Матросская Тишина» идет у него в театре, который он возглавил после Олега Павловича Табакова. Я никак не могу попасть. В сентябре должен был идти, но помешали обстоятельства. Сценографом там работал Саша Боровский, мой давний друг. Удивительный художник. Он оформлял спектакль Машкова «№ 13».

Ведь с чего возродился МХТ? Я считаю, что с этого спектакля! Если бы Машков не поставил тогда этот потрясающий спектакль, неизвестно, когда бы туда возвратились зрители... А Боровский во многих театрах работал над постановками: и за границей, и по всей России, и в столице — в МХТ, в Малом, в «Табакерке», а еще в Питере — в МДТ у Льва Додина. Охват огромный! Как-то ехал у меня в поезде маэстро Валерий Гергиев, и зашел с ним разговор про Сашу Боровского. Он говорит: «Слушай, скажи ему, пусть ко мне-то хоть придет, что-нибудь сделает совместно со мной». Маэстро смеялся. Он в шутку это сказал. А может, и всерьез. Он вообще совершенно простой в общении человек, хотя и мировая величина.

— Говорят, у него бешеная энергия.

— Так и есть. Я ей удивляюсь... Он наш поезд 32 и 31 очень любил. Потому что он последний выходил из Санкт-Петербурга, в 1.53 ночи. У маэстро заканчивается спектакль в Мариинке, он отужинает и приезжает к нам. Вы представляете, остается, например, 15—20 минут, я звоню его администратору: «Кирилл, где маэстро?» — «Сейчас выходит из подъезда». — «Мы же отправляемся скоро». — «Успеют». И вы представляете, Гергиев всегда появлялся в последнюю секунду буквально. Я стою на дебаркадере, встречаю, ребятам говорю: «Он должен успеть!» И правда — Гергиев бежит первым, за ним все его помощники. Я кричу: «Не торопитесь, маэстро, все нормально, вы успеваете». Когда садимся, я говорю: «Вы поберегите себя-то, я переживаю за вас». Он очень энергичный, мог бы выехать минут на пятнадцать пораньше, вальяжно пройтись по перрону, но он так не умеет. У него заполнена каждая секунда жизни. Приезжает в Москву и, уже сходя на перрон, говорит: «Сегодня улетаю за границу». У него невероятная работоспособность. А уж когда приходишь к нему на спектакль, вот эти два-три часа его работы — потрясают. И он всегда очень красиво работает, элегантно. Вы же знаете, что он может дирижировать даже зубочисткой?

— Не всегда. Он зубочисткой дирижировал Лондонским симфоническим оркестром. Иногда у него в руках ничего нет, иногда очень маленькая дирижерская палочка. Вообще, он говорил, что мог бы дирижировать и палочкой из китайского ресторана, это не влияет на качество.

— Да, маэстро потрясающий. У меня с ним была анекдотичная ситуация в День железнодорожника в августе. Он как раз ехал с нами. Гергиев говорит: «В купе невозможно спать. Здесь комары». Я возражаю, мол, не июнь месяц. Он настаивает: «У меня абсолютный слух, я слышу все инструменты своего оркестра. Давайте ловить!» Он берет газету, я беру газету, сворачиваем, прислушиваемся, приглядываемся. И знаете что? Там были комары, хоть я и не верил. Мы с ним прибили трех комаров. Представляете картинку, дико смешно: половина третьего ночи, стоит великий дирижер, стоит начальник поезда в форме, при полном параде, и охотятся на комаров.

— Действительно смешно. Я сразу вспомнила, что вы нашего самого любимого клоуна Юрия Никулина возили и тоже подружились с ним в поезде.

— Не только с ним, но и с его прекрасной женой Татьяной Владимировной. У них была замечательная семья... А подружились мы как-то незаметно. Все началось с разговора о кино. Я спросил его про фильм «Когда деревья были большими», который мне очень нравился в детстве: «А кто его снял?» И Юрий Владимирович ответил: «Его снял великий Кулиджанов!» Слово за слово, пошла беседа. Он говорит: «Давай, я тебе нарисую мордочку». Он нарисовал свой шарж и подписал «Василию на память» — сказал: «С этим приходи ко мне в цирк». Я приходил туда, когда хотел, администратор размещал меня со старшими дочками в директорской ложе. Я был счастлив. Тот его рисунок открыл мне двери на все его представления.

Еще у меня есть автограф Юрия Стоянова с рисунком. У него интересная позиция. Когда был маленьким, он подошел к Утесову за автографом, а тот не дал. И он решил, что если станет знаменитым, будет всем раздавать автографы. Юрий Николаевич очень общительный, вся бригада его обожает. Всегда на свои спектакли приглашает. У него в МХТ на Малой сцене очень интересная постановка идет «Игра в «Городки». Так душевно. Ты сидишь прямо напротив артистов, и они — Стоянов, Золотовицкий, Дужников, Любшин — тебе все рассказывают. А раньше еще у него там, на большой сцене, шла «Женитьба». Блестящий спектакль! Я несколько раз его смотрел...

— С кем из артистов встреча была самой долгожданной?

— Ну если в самом прямом смысле этого слова, то с Людмилой Гурченко. Это любопытная история. Она ехала у меня в поезде и забыла косметичку. Там ничего особенного: крестик из белого металла, что-то еще. Я Людмилу Марковну пытался найти, звонил актерам, узнавал, как пересечься. Но не получалось. Я переживал, но мне друзья как-то сказали: «Да она сама тебе когда-нибудь встретится». И я в это поверил и положил ее косметичку в свою дорожную сумку. Прошел год. И вдруг садится ко мне в поезд Людмила Марковна. Я ей говорю: «Вы у нас забыли свою сумочку, я вам возвращаю». Она была так счастлива! И я очень радовался, потому что понимал, что, если бы сдал все в камеру забытых вещей, Людмила Марковна за ней бы не обратилась.

— Вам можно книгу писать про свои встречи!

— Точно. Вот еще забавная история. Стою в Выборге. Залетает ко мне какая-то женщина лет шестидесяти-шестидесяти пяти и выдает: «Сегодня я брошусь под ваш поезд, как Анна Каренина». — «Не надо бросаться! Расскажите, что случилось?» — «Сегодня едут Ширвиндт и Державин, но мы им смогли купить билет только в общий вагон! Вы можете им помочь разместиться?» Я говорю: «Размещу». И вот вечер. Выборг. Мы стоим на четвертом пути, никого нет, ни оркестра, ни этой женщины, которая должна была броситься под поезд. Выхожу, а два скромненьких мужика сиротливо сидят на перроне. Ни цветочков, ничего, никого. Ну какой-нибудь негодяй мог бы прийти, хотя бы проводить их?! Я им говорю: «Вы чего ждете, мужики?» — «Не знаем. Нас привезли, сказали, сидите здесь, и все, и больше ничего». В общем, я их размещаю в штабной вагон. Сели. Разговорились. И Александр Анатольевич меня спрашивает: «А водка у вас в ресторане есть?» — «Есть». — «А хорошая водка?» Я говорю: «Хорошая». — «А ты с нами не выпьешь?» — «Конечно, нет. Я же за рулем сегодня, друзья мои».

— Кстати, политики у вас ездят?

— Конечно. Очень закрытые люди. Они избегают каких-либо контактов. Со всеми остальными людьми, включая выдающихся ученых, мировых величин, пообщаться можно запросто.

— После «Льва Толстого», который ездил в Хельсинки, вы были начальником поезда «Жемчужина Кавказа». Это туристический маршрут. Куда дальше поедете?

— Куда Родина пошлет — Питер, Мурманск. Сейчас я в отпуске. Собираюсь в Барнаул лететь, в Омск. Там меня ждут пассажиры, которые тоже стали друзьями как раз в поезде «Жемчужина Кавказа». А потом, наверное, слетаю в Казахстан к своему другу архиепископу Павлодарскому и Экибастузскому Варнаве.

— Вы тоже в пути познакомились?

— Дорога свела. А еще хорошо было бы побывать у матушки Сергии, настоятельницы Дивеевского женского монастыря. Она ездила у меня в Хельсинки в православный храм Покрова Божьей Матери. Когда я приезжаю в Дивеевский монастырь, матушка Сергия говорит: «Побудь, погости». Иногда остаюсь на два-три дня и наблюдаю за их жизнью. Я удивляюсь, как хватило сил и храм новый построить, мозаичный, и заниматься восстановлением монастыря, и вести приусадебное хозяйство — у них там фантастические цветники и сады... А еще я должен в ближайшее время съездить в Приволжск, в пятнадцати километрах от Плеса, там находятся Никольский женский монастырь и сиротская средняя школа. Там матушка Анатолия всем руководит. Она благочинна и на Плес. Там же тоже храмы, которые нужно было восстанавливать. Я с матушкой Анатолией дружу, мы с ней можем разговаривать на самые разные темы и обсуждать жизненные вопросы, или задавать друг другу вопросы о вере. Для меня это очень важно.

Знаете, у меня ведь дедушка священником был. Но я об этом узнал, только когда началась перестройка. Чудовские, Покровские, Рождественские — священнические фамилии. Дед служил в Смоленской губернии, в селе Приселье. В 30-е годы его расстреляли...

Вы не представляете, сколько я в поезде нашел друзей среди духовенства! Кому-то по возможности помогал. Например, когда восстанавливали Санаксарский монастырь в Мордовии. Привозил краску. Кисти привозил, меня до сих пор за них монахи благодарят...

— И наверное, молятся?

— И молятся, возможно. Когда у меня была операция, мне мой друг, отец Владимир из Покровского храма у метро «Таганская», писал: «Василий, молился весь храм за твое здравие. Двести пятьдесят человек». Как не выздороветь после этого?

Всех самых близких людей в этой жизни мне подарила дорога. У меня вся жизнь в пути: и работа, и друзья, и любовь.

— И любовь?

— Да. Мы со второй женой Ольгой в дороге познакомились. Она у меня работала проводницей, а потом была новогодняя ночь. Мы были в рейсе и в дороге отмечали. И я ее тогда по-настоящему рассмотрел. Меня как будто молнией ударило! Я так влюбился... Как раз в то время начал читать роман «Мастер и Маргарита», мы с другом улетели на Домбай. Первый день на лыжах катались, я отдыхаю, лежу, и мне видение — как будто бы Ольга прилетает ко мне в окно. Представляете, как в романе у Булгакова. Я был под таким впечатлением. Любовь накрыла. Мы уже много лет вместе. Княгиня Ольга. Даже внешне чем-то на нее похожа. Хорошая, православная. У нас сын Иван, ему 23 года.

— Может быть, сын решил идти по вашим стопам?

— Нет. Но он так же, как и я, любит железную дорогу. Как-то мы с сыном, в мой отпуск и в его каникулы, сели в поезд «Россия» и поехали через всю страну до Владивостока. Мне говорят: «Тебе не надоело в поезде ездить?» Я отвечаю: «Нет». Более 9 тысяч километров! Пейзажи фантастические, всегда разные...

— Что вы делаете первым делом, когда приходите на работу, на вокзал, чтобы подготовить состав?

— Здороваюсь с поездом, с вагонами. Говорю: «Дом родной, здравствуй!..» Я работу свою люблю — это часть моей души...

Много еще не рассказано, столько было встреч. И сколько еще, надеюсь, будет! Я оптимист, не чувствую свой возраст. Я всегда говорил, что буду работать до 95 лет. Но теперь, пожалуй, готов и до ста.